Страсть
Андрей КАРПОВ,
г. Иркутск
Каждый по-разному попадает в расставленные Дианой силки и капканы. Как соболя. Который голодный, да на добрый шмат рябчатинки, - прямиком в капкан. Хлоп, и сидит, родимый. А иной всё ходит кругами, да вынюхивает, некоторые и бегут испугавшись, не попробовав приманку. Ну а если попробует, да ещё и пофартит в первые разы, то считай Диановым клеймом на всю жизнь обеспечен.
А у многих страсть врождённая, особенно если родился и вырос на благодатной охотничье-рыболовной почве. И страсть-то разная, иная и не Дианина вовсе, хотя для теперешних защитников природы все мы "одним миром мазаны".
Который всё ногами, да с языком на плече, как собака, да без сожаления к промаху и с состраданием к подранку, что лишнего не возьмёт и карабин пред "матухой" опустит, - этому ни инспектор, ни "Гринпис" не судья.
Но другие есть, которые на загоны не за общением и потехой, а за мясом ездили, но только по советским временам, когда Профсоюз поездки оплачивал. Промахнувшегося с дерьмом мешали и "рубь" в охоткассу сдавали, когда договаривались на три.
У такого страсть только к дармовщинке, а не к охоте. Таких как-то быстро вычисляли и так же от них избавлялись. Вреда от них было немного, а вот вони…
Куда страшнее следующие. Которые "с лампочкой". Да на УАЗе или "шестьдесят шестом". Да при должности или при власти. С "длинной палкой", когда у народа их в помине не было. Для которых лишь бы сверкнувшие глаза и ничего святого. Которые Кнакиса, как сайгака, в калмыцких степях. На первый взгляд тоже охотничья страсть, только другой генерации, но присмотришься повнимательнее, и окажется, что страсть-то только к убийству.
Их же много, страстей и страстишек разных. Но я о своей только - в тему, глядя на товарищей своих и жен их. И разницы в нас только, что я с врождённым клеймом, а они с приобретённым.
***
Им, наверное, стоит позавидовать, поскольку они и тридцать лет назад были самодостаточны и рациональны в своих поступках, всё у них, казалось, было продуманно и гладко: после школы - институт иль универ. Потом работа, в основном лаборантом или аспирантура безденежная.
За разгруженный вагон, да снег с крыши сброшенный, бывало, платили четверть основной зарплаты.
Кочегарами не гнушались - сутки через трое с подменкой днём друг друга. Девки подъезды мыли.
Крутились, в общем, как могли.
Тем, которые после технического, полегче, конечно, было. А кто сразу в работяги, - так те вообще могли себе многое позволить, если, конечно, Бахус их в свои руки не прибирал.
Кое-кто в "фарцу" подался, с чванливостью избранных и призрением к "быдлу". Испарились, правда, они потом куда-то, сгинули с горизонта.
Женитьба-замужество, где по любви, а где и потому что время пришло. Дети, пелёнки и квартирный вопрос. Но всё постепенно нормализовалось, постоянный адреналин первых лет семейной жизни потихоньку иссякал, вдруг появилось кой-какое свободное время и, оглянувшись вокруг, они начинали по-новому прозревать и даже что-то слышать.
Не модное ныне слово - хобби, возникшее когда-то в пучине аглицкого языка по причине простого закона, что природа не терпит пустоты, постепенно овладевало молодой.
Она с невиданным доселе азартом начинала увлекаться для начала кулинарией: новый тортик, аль кексик почти каждый день, месяца два к ряду, до, с виду, безобидной, но прозвучавшей как приговор фразы, брошенной одноклассником, которого не видела полгода: "Леночка, привет! Ты что-то добреть начала!".
Прозрение обусловило только смену приоритетов в готовке, где вместо тортиков, которые теперь будут стряпаться исключительно по праздникам, на первое место выходят салатики, наряду с её бесконечными диетами - то Сицилийской, то Марокканской, то диетой Каракан.
Крик души: "Я мужик, я мяса хочу!",- вроде бы, принимается сначала как должное, но постоянно, исподволь, прессуется фразами-рассказами и зачиткой выдержек из многочисленных умных книжек о правильном образе жизни.
Зарождающийся внутри мужской души червь раздражения разом гибнет, как только на "барахолке", куда приехал, чтобы прикупить у тамошнего разношёрстного люда нужную железяку, вдруг, под ногами у "бича", увидел немного потрёпанный, но шикарный фолиант "О вкусной и здоровой пище" Пищпромиздата 1958 года.
Как всегда - "на два пузыря", явилось красной ценой за эту ценность.
Разум подсказывал: "Оставь подарок до дня рождения иль Нового года", так нет, оказывается - "С сегодняшнего дня мы отказываемся от соли и сахара, как самых вредных вещей на земле".
Молча отодвинул от себя тарелку с "правильной пищей", встал под недоумённым взглядом жены, ждущей тирады по поводу, на которую уже заготовлен продуманный ответ, и прямиком двинул в свою "кандейку", куда доступ некоторым ограничен, раздражением при предложении "там навести порядок". Вернулся с чем-то аккуратно завёрнутым в газету, положил это перед благоверной, и только тут она услышала, так долго ожидаемое, но не то, что предполагала:
- В России испокон веку ели вкусно и сытно, при возможности ни в чём себе не отказывая, и нация при этом считалась в мире самой здоровой, а теперь начитаются всякой ерунды, сами из больниц не вылазят и для детей, больница - дом родной!
С любопытством и долей вины газета разворачивается и на свет появляется то, видимое когда-то в третьем классе у бабушки подружки Ирки, в детском возрасте потрясшее воображение сверхъестественным обилием на вкладочных картинах - столах.
И ясно вспыхнувшее:
- А ты бы сейчас что съела? Я бы вот этот банан! Какой он? Вот бы попробовать, вкусный, наверное!
- А я бы апельсин!
- А я бы…!
- А я бы…!
- А я бы…!
Что дети? - бабушка не знала кто такой Ананас.
Но это в детстве, а сейчас РЕ-ЦЕП-ТЫ!!! И плевать, что половины ингредиентов в магазинах днём с огнём не сыщешь: что-нибудь придумаем!
С восторгом:
- Лёшка! Ты где это взял!!!?
И сразу же:
- Это мне? Какой, какой ты у меня молодец!
И на шею.
А после возбуждённо молчаливого обеда, строго:
- Всё. Вы здесь оставайтесь, а я уехала к Нинке!
И как в благодарность:
- Ладно, ты можешь не стирать, я сама приеду - всё отжулькаю, ты мне поможешь только выжать. Если задержусь, пацанов уложишь спать в девять.
Книгу прихватила.
И с этого дня "Кулинарный хоббизм" кончается, вернее, начинает остывать, одержимость уходит, заменяясь возросшим умением готовки "на глазок". Общая тетрадь "Моя кулинария" с холодильника постепенно перекочёвывает в сервант, рецепты в журналах и газетах больше не вырезаются, но "свято место пусто не быват", как сказала бы по-ленски моя бабушка, и начинаются следующие:
- А Катька себе такой шикарный свитер связала! Где хочешь, но купи мне мохер! Говорят им цыгане на барахолке торгуют. В субботу едем.
И пик этого увлечения:
- А Ритке Гришка вязальную машинку купил! Давай тоже купим!
Не уговорила, благо деньги на более нужное ушли, а у Ритки, Гришкин подарок уже 27 лет на антресолях в упаковке лежит.
- Слушай! Оказывается уже полгода в "Науке и жизни" рубрика про макраме идёт, сегодня была у Верки, она там такие шикарные макрамухи наплела, с ума сойти! Я тебе завтра принесу образец верёвки, ты мне купишь!
Потом шили.
Потом вышивали.
Потом…
Потом…
Потом дача, как трясина, из которой только…, в зависимости от земных грехов.
А в итоге - нормальная русская баба, которая всё умеет и может, почти по Некрасову, правда коня на скаку не пробовали…
Но главное, понимала чтоб…!
И на работе вроде всё в норме, иная уже зам генерального, а которая и сам ОН, некоторые и диссертацию умудрились среди своих "хоббизмов" накропать.
Правда, которые учителя, да врачи с одной лишь гордостью за свою профессию - сейчас.
В начале девяностых, вдруг выяснилось, что все кулинарные рецепты, как правило, перепечатывались из Настольной книги хозяйки. "Образцовая кухня" называется. 1892 год. Составилъ П.Ф.Симоненко.
Только фунты в метрическую систему перевели.
Воистину - ничто не ново, ничто…
***
И мужика свово она тащила в свой мир, но он сопротивлялся в силу своей природной лености и потихоньку присматривался, куда бы и ему "лыжи навострить", чтоб вроде бы и с толком, и вроде бы с отрывом от "домашнего производства".
Оглянись. Среди твоих знакомых обязательно найдётся человек с врождённой страстью к охоте - рыбалке. Который, по доброте своей душевной, возьмет тебя с собой на оные. А там уж ты поймёшь, - гореть тебе в этом огне до скончания веку, либо тебе не дано.
Если уж не дано - вздохни свободно и с облегчением: - и жена рада, что ты дома, и семейный бюджет не страдает от твоих запросов, и главное душа не рвётся туда, где токуют глухари, носятся косули и плавятся на плёсе таймени и ленки.
А если уж дано, то благослови тебя Господи, чтоб страсть теперь не в ущерб работе и семейному бюджету.
Не только мной замечено, что вот такие, вдруг вспыхнувшие, что люди, что собаки, бывают куда более азартными и неугомонными добытчиками. Именно они бросали свою работу и уходили в егеря на 90 рэ в месяц, согласуясь с "совковой" мудростью, сошедшей из уст незабвенного Михал Михалыча Жванецкого: "Что охраняем, то и имеем".
Без опыта, с жадностью стремления наверстать упущенное.
Дурное везение того первого фарта вдруг улетучивается, заменяясь сплошной непрухой, которая заставила читать по теме, думать, анализировать и искать своё.
И, "О! Есть! Я это сделал!", наконец-то,- вот она блесна, на которую он берёт.
И, с трепыхающимся сердцем, - быстрей к нему. Он упал, но вдруг встанет? Но нет - уже агония. Хороший выстрел, по месту.
И снова: "Есть…!" - с лёгкой горечью, что доля убийства всё же присутствует, чуть вспыхнувшей и тут же погасшей, затмённой торжеством добытчика.
Добытчика! Великая Сибирская народная мудрость: - убил, это когда, что финочкой, что из пистолетика с винтовочкой исподтишка или врага в честном бою, а когда во дворе свою скотинку, то - забил или завалил, а когда в тайге бескрайней, где сохатому есть сто шансов убежать, а тебе только один его добыть, то - ДОБЫЛ!
Тайга, - это вам не парковый лес Европы, где холёной и лелеянной дичи, по нашим меркам, не меряно, где за длинные еврики без фарта, на выбор, трофейного, согласуясь со своим карманом, с вышечки у прикормки, да из Манлихера с Цейсом, отставив на время чашечку с кофеём.
Вот там - забил или завалил.
Тайга, это когда оборванный об камень сапог на "Вихре" в двухстах кэмэ от жилухи или сдохший там же "Буран". Но заработал гад, "проволовкой как следовает" скрученный.
Когда трёхосный "Урал" в грязи по самую кабину, что ни какими вагами и лебедкой не возьмёшь и до трактора ближайшего тридцать кэмэ переть. И прёшь.
И, "ах, вы ноги, мои ноги", усталость и пот, пот, пот… с запахом загнанного коня.
И вот тогда - ДОБЫЛ. И адреналин вёдрами.
Потом безрассудный азарт "бежать-хватать" уйдёт, сменится трезвой расчётливостью - сколько времени отдать страсти, чтоб не в ущерб работе, семье и даче.
И Ленка уж давно понимат, что с рыбалки он будет с рыбой, а с охоты в двух случаях из трёх - с мясом. И главное знает, для чего ему это нужно.
И отдача от его поездок примерно равна затратам, только душа-то всё равно болит:
- Как они там? Вот и младший к этой заразе пристрастился, с младых лет слушая с горящими глазёнками отцовы отчёты о поездках.
Летом-то ещё ладно. А зимой?
"Пока моя жена корчится на перине, я развалился как барин у костра!" - хиханьки-хахоньки о ночёвке.
Это жизнь его, подчинённая страсти.
И, всё равно, - куда он денется? - с осенними дождями став замкнутым, не выдержит:
- Ты уж меня, мать, извиняй, но мы в четверг с Шуриком и Мотей, дня на три-четыре, рванём на Селенгу (значит за утями).
А потом, вплоть до Нового года, через день начнут всей своей охотбандой в десять человек перезваниваться-сговариваться о главной потехе, "по копытам". И съездят три-четыре раза, каждый раз обновляя свой богатый опыт новыми рассказами-байками, что там с ними произошло, - как Гарику не вовремя шапка на глаза упала, а Вовчика чуть заяц на смерть не затоптал.
И про свой, не без гордости, выстрел, с мельчайшими подробностями.
А потом будет весна с двумя-тремя поездками на Байкальскую подлёдку.
А потом затокуют глухари…
И все поездки только со своими.
А Шурик, уже пять лет, как профессор и зав кафедрой в Академии, но всё - Шурик.
А Мотя, проректор в Университете, но Мотя.
А Вовчика, за его разработки в области прикладной физики, мириканцы, уж пять лет всякими путями к себе тянут, аж иностранного академика дали, а он ни в какую, хоть и денег здесь ему почти не платят.
А Гарик слесарь на заводе.
А Юрка - водила.
А Андрюша в фермеры подался.
Но семья тоже святое. Уж лет пятнадцать - каждым летом дней на десять, с палаткой, всем семейством на Байкал - Канар не надо!
Ладно, пусть ездит на эти свои рыбалки-охоты, у неё тут тоже новый "хоббизм", уж как год назад появился.
Лёшкой зовут. Внук.
***
Улдис Кнакис, старший охотовед Калмыкской госохотинспекции, погиб от рук браконьеров в 1970 году.
Паберега - заросший травой низкий берег реки.
Угор - высокий берег реки.
Шивера - мелкое место во всю ширину реки, с твердым дном и быстрым течением.
Дурнина и Некось - растения не пригодные к сенокошению.
Энзэган - косулёнок по-бурятски.
Из штатников - из штатных охотников.
Жилуха - любое место, где постоянно живут люди (село, деревня, посёлок, город).
Куряжка - ободранная тушка зверька.
|
