На омуте
И. Толоконников
Прошлым летом я проводил свой отпуск на Сейме. Река эта живописная, с глубокими омутами, быстрыми перекатами и тихими заросшими заводями. И рыбы в ней много.
У соседей на задворках валялась старая плоскодонка. Я ее проконопатил, залил варом и стал, таким образом, владельцем довольно сносной посудины. В нескольких местах я сделал приваду и всегда был с уловом. Лещи попадались здоровенные, с хорошую сковороду, и оттенка какого-то особенного: не то червонного золота, не то старой бронзы.
Случилось так, что занемог я скоро "сомовьей болезнью". Сидишь на заре, удишь, а вокруг как будто женщины вальками белье колотят - жирует рыба. Я скоро стал хорошо разбираться в этой речной музыке. Звонкий, хлесткий удар, как ладонью с размаху,- это на перекате бьет крупный жерех. Если шум, плеск, чавканье какое-то около травы в заводях и вода кипит, как в котелке,- значит, окуневая стая загоном охотится. А то вдруг ухнет так, что вздрогнешь, ударит, как в пустую бочку. Это сам "хозяин" водоема - сом - поднялся со дна "позоревать". Такой солидный звук, что рыбацкому сердцу невозможно переносить его без содрогания.
Разные я способы ловли сома и разные наживки перепробовал", однако почти впустую. "Племяннички" по два-три килограмма попадались, а настоящая рыба не брала. И посоветоваться не с кем. Колхозники все в поле: сенокос в самом разгаре.
Перед отъездом приятели-ребятишки меня надоумили.
- Вы бы,- говорят,- в соседнюю деревню к дедушке Фролу сходили. Он всю рыбацкую науку превзошел, а сейчас давно не ловит, живет на покое, ревматизм его донимает, да и стар стал очень.
В тот же день пришел я к деду. Посидели мы на завалинке, побеседовали по душам, подымили "самосадом".
- Помогу я твоей беде,- говорит.- Хорошему человеку как ве пособить. Заходи завтра, так и быть мы с тобой на рыбалку разок съездим. Хочется мне молодость свою вспомнить. Будем мы с тобой квочить сома.
- Как - квочить?
- Не торопись, сам увидишь.
На другой день явился я, как уговорились, и не узнаю дедушку. Светится весь детской радостью, хлопочет у сундучка. Ковыляет с клюкой по избе, разбирает свое снаряжение.
- Ты свои удочки дома оставь, - посмеивается. - Они нам будут ни к чему. "Хозяина" надо моей снастью ловить.
Отобрали мы крученой здоровой бечевы, такой, что хоть человека выдержит, крючки чудовищного размера, целую сумку всякого добра и выехали.
Километров десять гнал я лодку вниз по реке. Дед у кормового весла с "дорожкой" управлялся и выудил три щуки.
- Меня, старика, рыба любит,- говорил он каждый раз, вытаскивая добычу.
Приехали мы на место уже далеко за полдень. Сейм здесь широко разлился. Дедушкин омут будто художником выписан - тростниковые заросли, куга; кувшинки горят в заводи. Широкий плес с одной стороны, а с другой - развесистые ветлы, коряги, завалы леса у берегов. А вода тихая, темная, загадочная.
- Глубина здесь непомерная,- говорит дед,- самая сомовья яма, исконное их обиталище. Давненько я тут не бывал, здоровье не позволяет, а каких богатырей прежде вытаскивал, сказать - не поверишь!
Причалили мы повыше омута, закусили. Дедушка стал снасти перебирать, а я по его заданию отправился за лягушками и живцами. Когда солнце стало опускаться за лес, рыбак мой забеспокоился, заторопился. Достал из корзины какой-то продолговатый предмет, завернутый в холщовое- полотенце, и протянул мне.
- Вот он, наш знаменитый инструмент - рыбий вабик.
- Я с интересом стал рассматривать клокушу. Это была деревянная полая чашечка, вроде ботала, но на короткой рукояти - костыле. Ударишь ею по воде, и раздается своеобразный квакающий звук, несколько сходный со звуком погружаемого в воду стакана. Он-то, оказывается, и подманивает сома.
Мы отплыли повыше омута, насадили на крючки свою насадку и спустили ее отвесно под лодку. Течение медленно влекло нас вниз по реке. Приходилось только чуть подправлять кормовым веслом. Дед то и дело ударял по воде клокушей. Проплыв таким образом через весь омут, мы осторожно около берега поднимались опять до переката и снова бросали весла, подергивая рукой насадку. В дальнем конце омута время от времени раздавался такой шум, как будто кони разыгрались на водопое.
Вдруг мою руку с бечевой неожиданно так рвануло, что кепка слетела в воду. Непреодолимая сила тянула снасть вниз под лодку, в черную глубину.
- Что, сом взял? - хрипло выдохнул дед - Не бери его на перелом, не справишься, уйдет. Пускай ему шнура да потормаживай, пусть он поработает, водяной черт! Пусть притомится
Какое там тащить... Упираясь коленом в корму и обжигая пальцы, я скупо сдавал лесу, прилагая отчаянные усилия, чтобы не вывалиться за борт. Лодка ходуном ходила. Мы уже зачерпнули пару раз, еще немного - и перевернемся. А страшная воловья сила рвала снасть из рук.
- Дед, шнур кончается,- в отчаянии крикнул я.
- Сам вижу,- бросился он закреплять конец за кольцо в носу лодки. - Ничего, он нас на буксире покатает, помается!
И верно. Лодку резко развернуло и поволокло. Когда она, наконец, остановилась, я стал понемногу выбирать на себя снасть, но это удавалось недолго. Сом снова дернул, и мы поплыли.
Сколько времени шла эта борьба? Полчаса или полночи? Разве учтешь время, когда все в тебе, как предельно натянутая струна, когда пальцы дрожат и пересыхающее горло схвачено спазмой. И возятся двое в темноте, путая руки, а под лодкой бурлит вода и бунтует и бесится попавшаяся рыбина.
Но вот сом стал заметно сдавать.
- Топор я уронил, старый пес,- застонал дед.- Чем же его нам оглушить-то? Придется его на плес вытаскивать. Ага, рыба замаялась! Не давай ему передышки!
В темной воде лунным пятном мелькнуло светлое брюхо. Я приподнял голову сома и дал ему основательно глотнуть воздуха. Он уже совсем ослабел и колодой потащился за лодкой.
Выскочив в воду, я стал выводить его на отмель. Дед с размаху ударил его веслом, и мы общими усилиями выволокли рыбу далеко на берег. Сом медленно раскрывал широченную пасть.
Больше не пришлось мне квочить сомов: пора было уезжать. Когда мы в деревне взвесили рыбину, она вытянула больше двух пудов. Сильно заинтересовал меня этот интересный вид ловля. Я уже и клокушу себе стал в Москве делать. Жаль только, что дедушку больше не увижу. Прислали мне письмо, что умер старик.
|
